Он о всех и всегда говорил хорошо

Есть ли угодники Божии в наши дни? Не иссякло ли благочестие среди христиан? Мы верим в то, что Церковь наша свята и, по слову Спасителя, «врата ада не одолеют её» (Мф. 16:18). А значит, и святость не может исчезнуть. Может быть, они, эти малоизвестные подвижники современности, незаметны, неизвестны, но они, несомненно, есть. Одним из таких примеров благочестия был и недавно почивший заслуженный профессор Московской духовной академии, выпускник Минской духовной семинарии Константин Ефимович Скурат. За свою почти 70-летнюю педагогическую деятельность он воспитал, в том числе и личным примером, многих пастырей нашей Церкви и оставил о себе самые светлые и благодарные воспоминания современников.

«О людях всегда нужно говорить хорошо»

Епископ Звенигородский Феодорит, ректор Московской духовной академии:

– Константин Ефимович Скурат – заслуженный профессор Московской духовной академии и неустанный труженик Церкви Христовой. Он за свою долгую и плодотворную жизнь стяжал много почетных званий: доктор церковной истории, доктор богословия и т.д. Но есть среди этих званий одно неофициальное, которое, пожалуй, стоит превыше всех: его называли «совестью Московской духовной академии». Ни о ком другом не говорили так. Почему же его так называли? Может быть, он кого-то обличал? У нас, конечно, у всех есть пороки, за которые следовало бы нас обличать. Но – нет: те, кто хорошо знал Константина Ефимовича, понимают, что это не свойственно его характеру. Каким же образом он был совестью МДА? Да просто самой своей жизнью и своим кротким словом он задевал струны души человека. Каждый начинал невольно сравнивать свое мировоззрение с тем, как относится к людям, к событиям Константин Ефимович, – а он о всех и всегда говорил хорошо.

Хотя, конечно же, объективно понимал, кто в чем неправ, но у него была такая жизненная установка: видеть в человеке самое лучшее. Однажды, интересуясь историей Церкви 1970–1980-х годов, будучи еще иеромонахом, я спросил его об одной известной в Церкви личности, о которой до этого я слышал нелестные отзывы. Константин Ефимович сразу сказал: «Отец Феодорит, какой же это был замечательный человек!» Я был изумлен… А Константин Ефимович тем временем продолжал говорить об уникальных положительных сторонах характера этого человека, и было видно, как он переживает о том, чтобы память к тому времени уже почившего ни в коем случае не была запятнана. Когда Константин Ефимович писал свои воспоминания, я ему говорил: «Будете всё писать? Всякое ведь было…» – и он отвечал: «Нет, всё писать не буду. Ни за что не напишу плохое. О людях всегда нужно говорить хорошо». Даже о печально известном украинском расколоучителе он говорил с болью в сердце. Они же ровесники и даже вместе работали одно время. Константин Ефимович не оставлял надежды и на его покаяние.

Такое отношение к людям роднило Константина Ефимовича со святыми отцами, деятельному изучению наследия которых он и посвящал свою жизнь. Вспомните преподобного Макария Великого: когда его ученик, обогнавший было учителя, оскорбил жреца, Преподобный, идя следом, этого же служителя языческого культа похвалил: «Вот, раннее утро, а он уже трудится!» – хотя тот нес дрова в свое капище. Но, услышав приветствие Преподобного, сбросил с плеч вязанку и изъявил желание креститься. Насколько же доброе слово может изменить человека! И Константин Ефимович за годы своей жизни понял этот духовный закон: только доброе отношение меняет людей. И так многих из нас менял к лучшему. Не погрешу сказать, что он своим поведением уподоблялся Самому Господу нашему Иисусу Христу, Который Своей всепрощающей милостью обращал грешников к покаянию. Константин Ефимович о всех всегда говорил хорошо. А значит, и пред Господом Богом он обо всех будет так свидетельствовать.

Мой знакомый сказал уже по смерти Константина Ефимовича, что Собор Радонежских святых пополнился еще одним святым. Думаю, никто из знавших Константина Ефимовича не будет с этим спорить. Он был скромен, он был светел. Его душа сияла благодатью Божией. Он был удивительно послушным Церкви человеком. Все отмечали, что, несмотря на свой солидный возраст, он с благоговением брал благословение у тех, кто годился ему в правнуки. Я однажды спросил у него, почему он так трепетно относится в том числе и к совсем недавно рукоположенным священникам? «Они же молоды!» – вырвалось у меня. «Они-то молоды, – ответил он. – А их сану уже 2000 лет…» Вот такая мудрость! А как-то он ко мне пришел и сказал, что хотел бы предстать пред Господом в возрасте святого праведного Иоанна Кронштадтского, так как родился в 1929 году – спустя ровно 100 лет после святого. «Я уже готовился к своему исходу…», – говорит, на что я ему пожелал: «Прожить не менее меры Вашего учителя – Святейшего Патриарха Алексия I». – Он так посмеялся и говорит: «Ну, можно хотя бы годом поменьше. Он – Святейший, а кто я?». Но удивительно, что так всё и получилось. Константин Ефимович прожил ровно на год меньше своего учителя.

Это долгая жизнь, и дай Бог столько прожить каждому. Но Господь дает долгую жизнь только тем, кто умеет правильно распоряжаться временем. Я помню, как Константин Ефимович, будучи уже глубоким старцем, далеко за 80, говорил: «Отец Феодорит, как же хочется еще побольше сил, надо вот труды святого праведного Иоанна Кронштадтского еще переработать…» Он любил работать! Любил писать. Любил изучать. Любил учиться – не только учить, но и учиться. Жизнь и труды Константина Ефимовича – для всех нас пример служения делу Божиему.

Что Константин Ефимович завещал исполнить своим последователям?

Митрополит Тверской и Кашинский Амвросий:

– За те без малого 70 лет, что Константин Ефимович преподавал в Московской духовной академии, он так или иначе воспитал практически всю нашу Церковь и многих представителей Поместных Церквей. Вряд ли в нашей Церкви найдется православный, на чью жизнь хотя бы опосредованно – но неизменно положительно – не повлиял бы этот труженик на ниве Христовой. Причем это сейчас мы воздаем ему почет и уважение, а начинал он свое служение тогда, когда о Церкви и Боге опасно было даже в близком кругу говорить, не то, что преподавать, публиковаться. Но он исповеднически встал на эту стезю.

Его многочисленные работы были частью голоса Русской Церкви, даже когда богоборческая власть всё еще выстраивала вокруг Церкви Христовой стены отчуждения, его свидетельство о Боге, о жизни евангельской по учению святых отцов касалось сердец, иных воспламеняя на ревностное служение в проповеди и у Престола, других еще только обращая ко Христу. Он действительно жил в духе церковного преемства и сохранения Священного Предания и нас всех учил этому.

Когда Константин Ефимович на занятиях по Катехизису произносил наизусть слова из Священного Писания, произносил он их так, что было совершенно ясно: он без какого-либо вообще остатка всей своею душою, сердцем, умом, крепостию верит в Воскресение Христово и во всё, что в Писании написано, – абсолютно. Он не только знаниями с нами делился, он нас вот к такой глубине веры и жизни по вере во Христа Распятого и Воскресшего приобщал.

С Константином Ефимовичем мы продолжали переписываться. Последнее письмо я получил от него примерно месяц назад. Он всегда жил своей родной и любимой Академией и памятью о своей любимой супруге Марии Константиновне. «Через 42 дня, – написал он мне 8 ноября, – исполняется 5 лет со дня ее ухода в мир иной. Помяните, пожалуйста, мою родненькую Марию…» Теперь у Господа они встретились. Ныне души их со Христом.

Потому что и в этой жизни они были невероятно кроткими, смиренными тружениками, жившими искренними, чистыми верой и молитвой, со всеми имели мир. Константин Ефимович – поистине праведник наших дней.

Когда уже засыпали могилу, рядом со мной у ее кромки стоял студент. Он рассказал мне, как буквально недавно встретился с Константином Ефимовичем и, спросив: «Как вы?», – получил ответ: «Я уже чувствую, что скоро перейду в мир иной. Но вы знаете, у меня есть такое глубокое убеждение, что я умру тогда, когда появятся те, кто сможет преподавать так же, как и я преподавал вам». Я желаю, чтобы в нашей альма-матер возрастали такие же, как Константин Ефимович, христиане и становились такими же, как он, преподавателями, – чтобы все мы и верили, и учились, и учили, и друг к другу относились так же, как он нам всей своей жизнью заповедал.

Вечная и благодарная ему память.

Беспощадная война греху и принятие каждого человека

Протопресвитер Владимир Диваков, секретарь Патриарха Московского и всея Руси по городу Москве, настоятель храма Вознесения Господня у Никитских ворот («Большое Вознесение»):

– Константин Ефимович – педагог от Бога. Я учился в первом классе семинарии в 1956 году, он у нас еще тогда преподавал Катехизис. Для кого-то это скучный предмет, многое надо учить… Поэтому ученики по-разному к этой дисциплине относятся, в большинстве своем не очень любят. Но Константин Ефимович умел преподавать так, что слушали мы его всегда с удовольствием. Он даже сухие данные излагал так живо и образно, что заслушаешься. Мог приободрить аудиторию, отозвавшись о чем-то из текущих событий или даже о ком-то из нас с юмором. Шутил он по-доброму и на нейтральные темы, ни в коем случае не по поводу изучаемого материала. Он умел разграничивать сакральное и профанное, и это важное качество для любого христианина, а тем более для будущих священников. Наставлял нас в вере самим своим примером.

Это просто кристально честный и невероятно искренний человек. Тех, кто не живет на такой высоте требовательности к себе, такие люди, как Константин Ефимович, могут даже как-то раздражать, самой своей жизнью обличая их несовершенства. Может быть, даже эта брань его сподвигала к той незлобивой кротости и смирению Христову (Мф. 11: 29), которыми он, безусловно, обладал. Например, Константин Ефимович нетерпимо относился к шпаргалкам. Он даже заплакать мог: «Кого же вы обманываете? Вы же будущие священники…» Как-то на Ученом совете Академии он предложил: «Давайте объявим беспощадную войну шпаргалкам», – на что один из профессоров тут же сострил: «Не нами это придумано, не нам и отменять». Вроде как все посмеялись, на том для всех дело и закончилось… А Константин Ефимович прямо мучился от какой-либо неправды: «Как же такое допустимо, да еще и в духовной школе?». Все-таки он старался с этим несоответствием бороться – для блага самих же воспитанников.

Константин Ефимович с любым человеком мог найти общий язык, каким бы кто ничтожным в глазах окружающих ни был. Он убеждал нас, что в каждом человеке есть что-то хорошее. Надо просто уметь рассмотреть в любом тот талант, который дан ему Господом, какую-то чистую драгоценную грань личности, изумительную черту характера. Вот Константин Ефимович обладал этим искусством видеть прекрасное в людях, как и не сосредотачивать внимания на недостатках. Он никого не осуждал, обо всех старался отзываться учтиво, с благорасположением. И тем самым пестовал в других всё самое лучшее, и нас всех ориентировал видеть в собрате – даже младшем, которому еще многое предстоит в жизни познать и понять – образ Божий. Порою священника только рукоположат, а Константин Ефимович к нему с таким трепетом подходит, благоговейно берет благословение. Это и всех нас как-то воодушевляло на братское взаимоуважение, любовь о Господе.

В нем действовала та самая преобразующая сила любви, которая замечает и тем самым преумножает всё достойное. Оттого-то рядом с такими людьми всем алчущим и жаждущим правды (Мф. 5: 6) становится жить светлее и трудиться легче. Все, кто соприкасался с Константином Ефимовичем, чувствовали эту живительную, подчас воскрешающую энергию его кроткого участливого внимания. Подчас он на кого-то и с жалостью смотрел, но не с уничижающей, а сострадающей, – это поистине Христовы качества, которые, укрепляясь чтением не только Священного Писания, но и творений святых отцов, Константин Ефимович и стремился в своей жизни воплощать. Царствие Небесное рабу Божиему Константину. Вечный покой.

Ответ святого

Епископ Скопинский и Шацкий Питирим:

– В Московскую духовную семинарию я поступил в 2000 году. Прошло всего три месяца с тех пор, как я узнал о кончине своего духовного отца, кавказского пустынника иеромонаха Гавриила (Крылова). Отец Гавриил привел меня, 28-летнего парня, к Богу. Три с половиной года, как Христос со своими учениками, готовил меня мой духовник к будущей непростой жизни, закладывал духовный фундамент, на котором потом мне предстояло выстраивать храмину моей души. Весть о кончине духовного отца была неожиданной и горькой. Мы осиротели. Казалось, что никто и никогда не сможет заменить нам «нашего батюшку».

И вот с этой тоской от разлуки с духовником я оказался за семинарской партой в 1а классе, будучи уже 33-летним вполне зрелым человеком среди юнцов, только что покинувших школьную скамью. Самые большие усилия мне приходилось прилагать при изучении Катехизиса, который преподавал Константин Ефимович Скурат. Мои юные одноклассники без особых затруднений выучивали короткие цитаты из Священного Писания, которыми изобилует «Пространный катехизис» святителя Филарета Московского. Наш почтенный преподаватель знал его весь наизусть и нас приучал к добросовестному запоминанию как самого священного текста, так и толкований святителя Филарета. Если с толкованиями у меня проблем не возникало, то с зубрежкой, особенно апостольских отрывков, была беда. Я очень переживал, что опозорюсь перед учителем, который даже своим внешним видом напоминал мне моего духовника, по которому я очень скучал. Помню, как молился тогда, чтобы Константин Ефимович пожил подольше, чтобы как можно больше студентов стали его учениками. И этот страх, что он может умереть, как мой батюшка, не покидал меня все последующие годы моего знакомства с Константином Ефимовичем, когда я уже сам стал преподавателем, а потом и ректором Московской духовной академии.

Я всегда очень трепетно и нежно относился к любимому учителю – только бы он еще пожил! Милость Божия – быть учеником такого Учителя. И из всех многочисленных удивительных, исполненных духовной мудрости наставлений Константина Ефимовича мне особенно ярко запомнилось самое первое, данное именно тогда, когда я был еще студентом начального курса семинарии. Преподаватель разъяснял нам догматическое учение о Пресвятой Троице, и меня неожиданно поразила мысль, что ни Бог, ни Богоматерь, ни все святые, находящиеся в раю, не испытывают уже никакой скорби или огорчения. «Как же так! – дерзко возразил я учителю. – Неужели Матерь Божия, глядя на бесчисленные страдания несчастных людей на земле, остается безмятежной и спокойной? Ведь и на иконах мы видим Ее зачастую печальной и скорбящей!» Помню, как меня тогда поразил мудрый ответ Константина Ефимовича на этот мой «проклятый вопрос»: «Богородица, как и все святые угодники Божии, находит радость и утешение в молитве к Богу. И молитва эта преисполнена такой силы и благодати, что никакие ужасы земной жизни, никакие страдания, никакая боль не могут поколебать потоки Божественной любви, изливающейся из сердца Царицы Небесной – сердца, вмещающего в себя все эти скорби, беды и страдания человеческие». Это был ответ святого человека, который сам познал силу молитвы, претворяющей скорбь в радость.

Когда я был уже студентом Академии, меня очень волновал вопрос о притязаниях Константинопольского Патриарха на зарубежные диаспоры. И в разговоре с Константином Ефимовичем выяснилось, что у него еще в 1989 году в Журнале Московской Патриархии (ЖМП) вышла статья «Константинопольский Патриархат и проблемы диаспоры», где автор на основе исторических документов доказывал, что 28 правило IV Вселенского собора не расширяет права Вселенского Патриархата на все заграничные приходы, а, наоборот, ограничивает эти притязания только тремя диоцезами – Понтийским, Асийским и Фракийским. Три десятилетия назад Константин Ефимович провидел угрозу усиливающихся папистских амбиций Вселенского патриарха.

В научных трудах Константина Ефимовича Скурата поражает ясность изложения при строжайшей дисциплине мысли. Я был свидетелем, как кропотливо и скрупулёзно автор выверяет уже написанный им текст, прежде чем отдать его в печать. В русской патрологии не было ему равных по глубине и широте исследования. И при всех своих почетных званиях и научных степенях он был самым скромным человеком, которого я встречал в жизни. Его простой деревенский дом в Радонеже, где он жил со своей дорогой супругой Марией и сыном Алексеем, был беден всем, кроме книг. Заслуженный профессор сам, пока были силы, обрабатывал землю на участке, выращивая овощи, ягоды, сам же чистил зимою снег. Девяностолетним старцем он пешком ходил три километра от дома до станции на электричку, чтобы добраться до Академии. В Лавре он первым делом шел к мощам преподобного Сергия Радонежского, испрашивая благословение на предстоящий день. Когда не успевал сразу, то после обязательно изыскивал возможность приложиться к мощам Преподобного. И даже когда его в последний раз увозили на скорой после сердечного приступа, он умолил врачей разрешить ему попрощаться с Игуменом Земли Русской, но уже в сам собор его, лежачего, не стали вносить, а дали на близком расстоянии к собору обратиться с горячей молитвой к любимому Святому. Я уговаривал Константина Ефимовича согласиться, чтобы его забирала из дома академическая машина и привозила в Академию, но он напрочь отказался: «Пока хожу пешком эти три километра, я живу», – говорил старец. И вот пандемия сбила его с жизненного ритма, изоляция пагубно сказалась на его физическом здоровье.

Я чувствовал сердцем, что меня Константин Ефимович любил. И мне было немного стыдно, что человек такой святой жизни проявляет ко мне столько внимания и заботы. Запомнился один случай, когда мне стало очень неловко от похвалы, которой я неожиданно удостоился от своего любимого учителя. Мои одноклассники по Академии собрались в Лавре на юбилей выпуска. Я тогда был епископом Душанбинским и Таджикистанским. А большинство священников, прибывших на юбилей в Сергиев Посад, служили на московских и подмосковных приходах. И вот мы выстроились для общего фото на улице, и вдруг из дверей Академии вышел Константин Ефимович. Мы попросили его к нам присоединиться. И после фотосессии Константин Ефимович вдруг сказал: «Вы-то (обращаясь к московским священникам) так, ничего особенного не делаете, а вот у него (указывает на меня) – настоящий подвиг». Я готов был сквозь землю провалиться от смущения. Трудно, конечно, было в Таджикистане, особенно в первое время, но как какой-то подвиг это не осознавалось. Я привозил из Таджикистана в домик в Радонеже лимоны и черешню, каких у нас в средней полосе России не бывает. Тогда еще здравствовала супруга Константина Ефимовича, Мария, и они угощали меня чаем с пирогами. Очень он любил свою Машу. Когда она ушла в мир иной раньше него, очень было тревожно – как он перенесет эту разлуку. И, надо сказать, он очень мужественно пережил утрату, просил только молиться за нее, усопшую, и за него, живого.

К нерадивым студентам Константин Ефимович был принципиально строг – кто-то вспоминает, что он ставил одни пятерки, но знаю, что мог и двойку поставить, и до защиты квалификационных работ не допустить, а за плагиат – так и вовсе полный разрыв отношений. Не переносил обман, расстраивался до слез. Но когда видел чистосердечное раскаяние, прощал сразу, с радостью и слезами! Чистый, светлый, святой человек! Этот светильник, так долго светивший в стенах родной Академии, погас. Как же нам будет не хватать этого тихого, ясного, живого, врачующего света!

Как на Константине Ефимовиче Скурате исполнилась воля Божия

Протоиерей Владимир Чувикин, настоятель храмов Николо-Перервинского монастыря, почетный ректор Перервинской духовной семинарии:

– Вспоминаю годы моей учебы в Семинарии, Академии. Константин Ефимович тогда у нас преподавал Патрологию. А это такой предмет, который можно постигнуть только под началом того, кто сам его своей собственной жизнью освоил, – говорят же, святоотеческие творения надо «читать жизнью». И хотя это сложнейшая дисциплина, у такого добрейшего преподавателя мы все имели по предмету пятерки. Насколько помню по зачеткам знакомых мне ребят, ниже он оценок никому не ставил. Хотя, может быть, это нам всем большой аванс… Бывало, конечно, что учащийся совсем уж ничего не мог ответить – мало ли, какие у кого обстоятельства сложились, – но тогда Константин Ефимович никакую оценку и не ставил: «Потом придешь и ответишь».

Помню, когда мы впервые в Перервинской семинарии в 2004 году провели Платоновские чтения, Константин Ефимович приехал к нам, прочитал доклад. «Митрополит Платон, его жизнь и деятельность» – это была первая тема, которую ему дали, оставив по кафедре Истории Русской Церкви после окончания Академии в качестве профессорского стипендиата. Кстати, только лишь приехав в самом начале 1950-х годов в Свято-Троицкую Сергиеву лавру (сам он родом из Белоруссии), тогда еще совсем молодой Костя взмолился: «Господи! Если есть на то святая Твоя воля, то оставь меня здесь навсегда!» – и Господь благоволил его желанию. Так что не только без малого 70 лет Константин Ефимович здесь усердно преподавал, но и сподобился упокоиться на святой территории Лавры.

Царство Небесное Константину Ефимовичу! Святой человек. Необыкновенный. Таких уже мало. Слава Богу, что такие есть! Потому что если бы их не было, то мир давно бы уже прекратил свое существование.

По материалам сайта Учебного комитета Русской Православной Церкви uchkom.info