РЕЧИ АРХИЕПИСКОПА ГЕОРГИЯ КОНИССКОГО К ЕКАТЕРИНЕ II

Белорусского архиепископа Георгия Конисского (1717–1795) с русской императрицей Екатериной II связывали особенные отношения. Архиепископ Георгий не раз встречался с Екатериной, произнес в ее присутствии несколько блистательных речей (до наших дней сохранились тексты только трех), в разные годы благоговейное отношение к Государыне он высказал в семи церковных проповедях. Со своей стороны, императрица видела в епископе Георгии лучшего выразителя интересов русского государства в Польше. Не случайно в 1770 г. она решительно отклонила представление Синода Русской церкви о переводе архиепископа Георгия на другую кафедру.

Во второй половине XVIII в. в Речи Посполитой положение православных белорусов особенно ухудшилось. После папской буллы 1751 г. поляки-католики, “обезумев от своего вероисповедного фанатизма, …ложно думая, что служат Богу, еще с большим ожесточением загоняли” православных в унию” [1, с. 203]. На территории Беларуси сохранилась только одна Могилевская епархия, которую и возглавлял епископ Георгий (1755–1795). Свои надежды на изменение ситуации он связывал с русской императорской властью, писал в Санкт-Петербург многочисленные слезные письма и донесения ко двору и в Синод.

Чтобы непосредственно обратиться к новой русской императрице, архиепископ Георгий Конисский отправился в 1762 г. в Россию. “Речь Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице Екатерине II, произнесенная по совершении священнаго Ея Величества коронования, в Москве” 29 сентября 1762 г. – первое публичное обращение оратора к Самодержице.

Открывает речь архиепископа Георгия риторическая фраза, исполненная патетики и общепринятой при императорском дворе нарочитой уничижительности. Во вступлении тавтологически повторяются слова о подданности: “Между подданными народами Вашего Императорского Величества, о всерадостнейшей коронации торжествующими, приносит и Белорусский народ, чрез меня, подданника Вашего Величества, всеподданнейшее поздравление” [2, с.82–83]. При всей внешней трафаретности фразы тавтологию о подданничестве Архиепископ использует не случайно, она имеет важное значение и определенным образом призвана настроить царицу на восприятие той проблемы, о которой оратор поведет речь. Преосвященнейший Георгий подчеркивает, что белорусский народ подвластен русскому императорскому престолу, хотя на самом деле вся территория Беларуси все еще находится под властью польского короля. Он позволяет себе оправданную дерзость политика, трезво оценивающего изменяющееся соотношение сил между европейскими государствами.

Как грамотный оратор, мастерство которого оттачивалось годами (и в Киеве, где в Печерской Лавре свт. Георгий в 1744–46 гг. исполнял должность проповедника, а затем читал оригинальные курсы лекций на кафедрах поэтики, философии и богословия Киево-Могилянской академии; и в Беларуси, где архиепископ Георий Конисский много проповедовал в храмах своей епархии), Преосвященнейший строит речь к русской Императрице как богатый образный рассказ, насыщенный сравнениями и историко-библейскими параллелизмами.

Основу речи составляет метонимическое сравнение Беларуси с “тесным Израилем Египта”, а России – с “благословенной Богом Палестиной”, согласно которому по принципу антитезы выстраиваются два образных ряда, усиливающих идейное и эмоциональное впечатление от рассказа о горестной судьбе гонимых в Речи Посполитой православных белорусов. Отбор образного и словесного материала архиепископ Георгий осуществляет столь тщательно, что даже при первом непосредственном восприятии речи слушателями улавливается и первый, прямой смысловой уровень, и образно-метафорический, и ассоциативный. Поясняя сравнение с Израилем и Палестиной, оратор говорит: “…Состояние, сказую, людей пределами Российскими огражденных, от состояния людей, хотя единоверных, но в Польской области заключенных” [2, с. 83]. Эпитет “огражденные” характеризует не только пространственные отношения, но и указывает на охраненность, защищенность подданных мощной российской короны от внешнего врага. Напротив, определение “заключенные”, помимо прямого значения “находящиеся”, указывает на состояние несвободы, плена и, в контексте библейского сравнения, ожидания избавления, “исхода” от рабства.

Эмоциональная выразительность повествования о польском заточении белорусского народа от фразы к фразе нарастает. Она усиливается Архиепископом посредством ряда антитез с троекратным рефреном слов “здесь” и “у нас”, причем образный ряд ступенчато сужается от высоких символических абстракций к непосредственно осязаемому каждым слушателем факту личного бытия и ценности жизни: “Здесь светильник Веры, от дней Владимировых зажженный, блистает доселе: у нас светильник оный свирепствующие от Запада вихри на многих местах совсем превратили. Здесь храмы Господни славословием имени Его свободно гремят: у нас храмы Божии множайшие отняты, прочие опустошены и запечатаны, разве сов и вранов гнездящихся гласы издают. Здесь чем кто благочестивее, тем и честнее: у нас благочестивым именоваться в студ (стыд – С.С.) ставят; за благочестие раны, узы, темницы, домов разорение, а не редко и живота лишение издревле терпим” [Там же].

Описывая печальное положение храмов и тяжести жизни “благочестивых”, т.е. православных людей, оратор, не смея кощунствовать в столь значимых вопросах, не позволяет себе ни малейшего преувеличения – он правдив и просветительски реалистичен. В период активного ополячивания и окатоличивания белорусского народа православным в Польше действительно официально запрещалось строить и даже ремонтировать храмы; фанатизм сторонников унии и папства был столь силен, что православных во время литургии, как скот, приказчики плетьми гнали из церкви в костел; людей пытали, секли детей на глазах у матерей, а матерей перед детьми, связанным отжигали в кострах руки и даже живыми закапывали в землю. О многих таких фактах архиепископ Георгий не только говорил в проповедях, в частности в проповеди в Виленском Свято-Духовом монастыре (21.04.1767г.), но и документально свидетельствовал в своих донесениях и рапортах в Синод РПЦ.

Но даже в столь сильных “Египетских озлоблениях”, по словам архиепископа Георгия, белорусы не хотят уступать в радости коронования новой императрицы от благополучных подданных ее величества и способны “в последнем утеснении”, “в горести души” торжествовать и смеяться сквозь слезы. Эту радость им дает надежда избавления, “не в траве, как говорят, но в самом уже плоде состоящая”. Конисский здесь использует простое идиоматическое выражение, но так искусно и мягко, что сравнение императрицы и ее коронования с неким плодом не выглядит грубым, а только подчеркивает ощутимую значимость свершившегося торжества.

В речи архиепископ Георгий не сразу прибегает к просьбам о заступничестве белорусов, нисколько не унижается до слезливого просительства, напротив, оратор торжественен и патетичен. На контрастном фоне тяжкого положения белорусов Польши он воспевает доблести и достоинства русской государыни как христианки, ее труды на поприще веры и служения Церкви, благодаря которым (здесь уже Владыка Георгий не боится гипербол) “светильник Веры в России стал утвержден”, “храмы Господни и красоты гусли своя со псалтырию удержали”, а верные подданные “в честь и достоинство приведены” [Там же].

Ожидая от императрицы столь же богатых “плодов” и для Белоруссии, архиепископ Георгий в обращении к ней поднимается до дерзости. Однако эта дерзость патетична и молитвенна, а потому, опять-таки, не оскорбительна, а органична: “Могла в немощи, – говорит он о предшествующем годе, когда страной еще правил Петр III, – можешь в силе; ибо Богом на Престоле посажена” [Там же]. Путь Екатерины к власти архиерей называет жертвенным. Он напоминает императрице о реальной опасности для ее жизни во время открытой конфронтации с Петром и в сохранении ее “живота”, и в благополучном пришествии на трон усматривает отрытый Божий промысел и ясное предназначение: “Бог Тебе живот Твой, для Веры и Отечества, еще же и для покровительства единородных, вместе со Скипетром возвратил” [2, с. 84].

От образа страдающей Белорусской земли архиепископ Георгий Конисский возводит слушателей к образу посредницы между землей и небом – русской царицы, а затем еще выше – к самому Богу. Нарастающая эмоциональность его речи разрешается в финале молитвенным обращением к Творцу о покровительстве императрице и, наконец, столь же молитвенным возгласом к самой императрице с прямой просьбой о покровительстве белорусам: “Молим же и Ваше Императорское Величество: не посрами нас, Надежда наша, в чаянии нашем! Спаси нас десницею Твоею, и мышцею Твоею покрый нас!” [Там же]. Прямая перспектива от земли к трону и небу, за которой стоит тогда еще неколебимое в Православии средневековое представление о богодухновенности царской власти, дает право архиепископу Георгию Конисскому обращаться к императрице, как к Богу, в таких же образных формах, выше которых, важнее, а потому и убедительнее, современники оратора не знали.

В реальной государственной и церковной жизни положение православных белорусов переменилось только после первого раздела Польского королевства в 1772 г. Уже через месяц, в начале октября 1772 г. архиепископ Георгий Конисский сообщал Синоду о многочисленных просьбах со стороны целых приходов вернуться в лоно Православной Церкви, а в начале 1773 г. сам приехал в Санкт-Петербург и 10 марта в придворной церкви вновь непосредственно обратился к русской царице с речью. “Речь Ея Императорскому Величеству Великой Государыне Императрице и Самодержице Всероссийской Екатерине II-й, по случаю присоединения Белоруссии к Российской державе” является образцом торжественного красноречия в ораторской прозе архиепископа Георгия Конисского.

Вспоминая обращение десятилетней давности к “всепресветлейшей” императрице, когда Владыка Георгий “от Епархии своей приносил слезы и жалобы” русскому престолу, оратор исполняется великой радости, принося теперь “торжество духа и благодарение” единоверных. Мотив “тесного Египта”, ярко вписанный в речь 1762 г., получает здесь свое блестящее развитие. Будучи пастырем белорусов, архиепископ Георгий ощущает себя среди них, как “между Израилем, от Египта исходящим, между пленом Сионским, от Вавилона возвращающимся, между Христианами времен Константиновых”. Радость и торжество, которые белорусский епископ живописует, прибегая к цитированию восторженных слов благодарения древних людей к Богу из книг Ветхого и Нового Завета (Исх.15,1; Псал. 125,3,5; и Лук. 1,68,78), по его мнению ни в чем упомянутым “древним и великим примерам” не уступают [2, с. 101].

Доказывает это архиепископ Георгий Конисский тем, что белорусский народ “сто семьдесят семь лет” (семерка – число магическое, ассоциирующееся с небом и Богом) был связан самыми тяжелыми из возможных земных уз – узами духовной неволи. А свобода совести, “души” представляется Владыке Георгию основой человеческого существования. Освобождение от уз, которыми было запрещено белорусам “не просто ходить, но ходить путем спасения”, дает епископу моральное право сравнивать русскую Императрицу с величайшими фигурами освободителей древнего времени: пророком Моисеем, персидским царем Киром и, наконец, равноапостольным Константином Великим, прекратившим в 325 г. по Рождестве Христовом гонения на христиан. Это сравнение станет сквозным в ораторской прозе архиепископа Георгия Конисского, во всех последующих церковных проповедях, и в особенности в “Словах на дни царские” – дни рождения и именин Екатерины – Владыка Георгий будет называть русскую царицу во всем подобной “Константину Равноапостолу”.

Свершившееся событие для белорусов Епископ считает поистине великим, веками желанным, своего рода, общенациональным воскрешением из мертвых. Именно в этом залог благодарной памяти о русской императрице, памяти, которая, по мысли Владыки Георгия, не умрет в веках: “Доколе Моисей во устах и благодеяние Кирово в памяти Иудеев, а Константин во святом почитании Христианам пребудут незабвенны, дотоле Имя Екатерины Вторыя во устах и лик Ея, сияющий благочестием, премудростию, человеколюбием пребудет написан в сердцах освобожденнаго сего народа” [2, с. 102–103].

Архиепископ Георгий Конисский восторженно желает Екатерине долголетия Моисеева, тишины царствования Константиновой и высшего небесного венца равноапостольного. Он надеется, что ревностное отношение к вере и к защите единоверцев продлится в лице наследника престола российского Великого Князя Павла Петровича.

Следующая встреча Владыки Георгия и Екатерины II состоялась в Могилеве в 1780 году. Сюда под вымышленным именем барона Франкенштейна приехал австрийский император Иосиф для переговоров с русской императрицей. В память об этом историческом свидании в присутствии двух императоров состоялась торжественная закладка собора святого Иосифа Обручника. Освящал закладку храма святитель Георгий. Согласно преданию, сохранившемуся в памяти могилевчан, во время церемонии у Екатерины порвались жемчужные бусы. Когда слуги собрали жемчужины, Екатерина преподнесла их Георгию в подарок на четки.

Последняя встреча Белорусского архиепископа и Екатерины произошла в 1787 г. “Речь Государыне Императрице Екатерине II-й, произнесенная при встрече Ея Виличества в городе Мстиславле, во время Ея путешествия по Империи” отличается от всех известных речей Конисского лаконизмом и восторженностью тона. По замечанию А.С. Пушкина, именно благодаря речи “Оставим астрономам доказывать…”, “прославленной во всех наших риториках”, белорусского архиепископа хорошо знали читатели XIX в. [3, с. 83].

Сообразно обстоятельствам путевого приветствия, речь действительно мала – 18 строк. Но в них оратору удалось создать выразительный образ. В отличие от указанных выше, традиционных для архиепископа Георгия Конисского сравнений Екатерины с имп. Константином или ап. Павлом, он сравнил ее с солнцем. Оставляя доказывать астрономам, что “земля вкруг солнца обращается”, оратор здесь утверждает, что “Солнце” подданных русского престола ходит вокруг них, согревая каждого своим теплом [2, с. 242].

Сравнение с солнцем носит универсальный характер. Оно устанавливает не только прямую метонимическую связь со значимым объектом реальности, но вызывает целую цепь ассоциаций духовно-религиозного смысла. Такое сравнение опять-таки указывает на богодухновенность владычества Екатерины. Еще в язычестве солнце напрямую соотносилось с фигурами Дажьбога и Хорса, а в период христианства почитание светила непосредственно перешло на образ Христа – Солнца Правды, – которого, однако, веками двоеверно живущие славяне все также в буквальном смысле ожидали грядущим с Востока.

Екатерина как Владычица высшего порядка в слове Владыки Георгия всесильна, а власть ее всеобъемлюща: “всяк под виноградом своим и под смоковницею своею” устремляет очи ввысь, к небу, к солнцу, как и к Богу. Символика виноградника и смоковницы также амбивалентна. Она связана с традиционным для христианства именованием народа божьего “виноградом”, насажденным десницею Всевышнего, и с устойчивым античным символом изобилия и радости.

Венчает речь патетическое обращение к императрице с призывом течь “исполиными (исполинскими – С.С.) стопами во всех… благонамерениях”, оставаясь по-прежнему воительницей, “торжественно” побеждающей “противныя”.

Фактически все ожидания Владыки Георгия и надежды, которые он возлагал на монаршую волю, исполнились: в течение трех первых лет после разрешения униатам переходить в Православие к Русской Церкви было присоединено более 112 тыс. жителей; процесс этот продолжался и в последующем. Бесспорным вектором национально-исторической устремленности белорусов архиепископ Георгий Конисский искренне считал Россию. Это стремление к российскому подданству, с его точки зрения, было освящено высшим смыслом стяжания национальной свободы и достоинства. Архиепископ Георгий Конисский в тот период не размышлял о возможном давлении на белорусскую культуру со стороны великодержавной России. Он вовсе не полагал этого, поскольку воспринимал все три восточнославянских народности как единое целое. Для него важнейшим делом было объединение в вере, в лоне Русской Православной Церкви, объединения, которого он сумел достичь.

Сомов Сергей Эдуардович

Литература:

0. Мартос Афанасий. Беларусь в исторической государственной и церковной жизни. – Мн.: Белорусский Экзархат РПЦ, 1990, 299 с.

1. Слова и речи Георгия Конисскаго, Архиепископа Могилевскаго. – Могилев-на-Днепре: Скоропечатня и Литогр. Я.Н. Подземскаго, 1892. – 469 с.

2. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. Критика и публицистика. – М.: Художественная литература, 1976. – 508 с.