Теология и университетское образование: от прошлого к настоящему

Доклад «Теология и университетское образование: от прошлого к настоящему» заведующего кафедрой церковной истории и общегуманитарных дисциплин ОЦАД, доктора исторических наук, профессора Андреева Андрея Юрьевича, прозвучавший 3 октября 2022 года в Общецерковной аспирантуре и докторантуре имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия в рамках мероприятий актового дня.

“Ваше Высокопреосвященство! Досточтимый отец ректор! Всечестные отцы, братья и сестры!

Для меня является большой честью выступить с речью на торжественном акте Общецерковной аспирантуры и докторантуры, и я приношу глубокую благодарность за предоставленную возможность познакомить Вас с некоторыми результатами научных исследований по теме, которая озаглавлена следующим образом: «Теология и университетское образование в России: от прошлого к настоящему». Данная тема представляется актуальной не только в чистом научном, историческом, и в практическом смысле в связи с решением задач по включению теологии в современное научно-образовательное пространство России.

В своем выступлении я попытаюсь кратко осветить исторический путь богословских дисциплин в российских университетах. Прежде всего я остановлюсь на причинах обособления преподавания богословия от других университетских наук, на ранних дискуссиях об организации в российских университетах богословского факультета и, наконец, введении богословских предметов в университетское преподавание в ходе образовательных реформ в начале XIX века. Затем будет затронута эволюция содержания и места богословских предметов в университетах Российской империи, различные пути их восприятия и развития – от стремления превратить университетское преподавание богословских дисциплин в христианскую апологетику, обращенную к обмирщенным слоям русского общества, до тенденции уравнять эти предметы с другими гуманитарными дисциплинами путем применения общих научных методов, углубленной специализации преподавания и исследования, а также качественной подготовки соответствующих профессоров внутри самих университетов. В заключительной части выступления будут сформулированы несколько тезисов относительно глубокого разрыва в отечественном преподавании и исследованиях в области теологии, который возник после падения Российской империи, а также его преодоления на современном этапе развития отечественного высшего образования.

Начну с констатации того факта, что дискуссии о месте теологии в академическом пространстве российской науки и высшей школы еще продолжаются. В этих дискуссиях часто пытаются апеллировать к историческому опыту отечественного образования – и не всегда корректно. Так, например, до сих пор очень часто можно услышать высказывания о том, что якобы в России не только в советское время, но и до 1917 г. богословские дисциплины никогда не изучались и не развивались в университетах, что богословие всегда было отделено от российской «светской» высшей школы, в чем собственно и состояло ее яркое отличие от традиций западных университетов. Подобные утверждения не соответствуют действительности, и моей задачей сейчас служит в сжатом виде представить тот реальный исторический путь, который уже прошла теология в российских университетах и который несомненно необходимо учитывать на нынешнем этапе ее взаимодействия с другими академическими дисциплинами.

Напомню прежде всего, что зарождение университетского образования в Европе происходило с непосредственным участием Церкви, а богословский факультет присутствовал в университетах повсеместно, считаясь высшим во внутриуниверситетской иерархии наук. Низшее же место в университетской иерархии занимал так называемый артистический факультет (его название происходит от «семи свободных искусств»), предметы которого необходимо было освоить прежде чем перейти к изучению богословия. Позже артистический факультет превратился в философский, объединявший в себе как основные гуманитарные, так и естественные науки (что по традиции встречается и до сих пор в структуре многих европейских университетов), но и он имел подчиненное положение, которое закреплено в знаменитом университетском изречении «Философия – лишь служанка теологии». При этом на всех факультетах с самого зарождения университетского образования в Европе преподавали священнослужители, а финансирование должностей было устроено по церковным кафедрам – отсюда, собственно, этот термин и перешел в университеты, где существует до сих пор. Появление, собственно, профессоров-мирян стало возможным только с эпохой Реформации. Поэтому само по себе разделение на «светское» и «духовное» высшее образование с исторической точки зрения является некорректным – причем это утверждение равным образом применимо и к России, поскольку туда представление об университете приходит с Запада вследствие длительного процесса, связанного с переносом и усвоением на русской почве идей и практик европейских университетов.

При этом возникают два пути подобного переноса. В ходе первого, который был намечен еще в XVII веке, заимствование шло из католических университетов-академий Речи Посполитой, а также центральных и южных немецких земель. Соответственно, в России появились учреждения высшего образования (весьма близкие к европейским университетам по своему внутреннему устройству и отношениям с государством и Церковью) с преимущественным преподаванием богословских дисциплин, на восхождение к которым была ориентирована вся образовательная программа, подобно тому, как это происходило в иезуитской образовательной системе католической Европы. В России за такими учебными учреждениями закрепились названия православных академий и коллегиумов, причем особенно широко они распространились во второй половине XVII-начале XVIII века в малороссийских землях. Усилиями выучеников Киево-Могилянской академии этот образец был перенесен и в Москву: еще в 1682 г. царский наставник Симеон Полоцкий представил царю Федору Алексеевичу обширный проект, где под именем «Московской Академии» подразумевалось фактически открытие первого в стране полноправного университета с преподаванием как богословских, так и юридических, и философских наук. Проект, к сожалению, не был реализован во всем его объеме, тем не менее славяно-греко-латинская школа, открывшаяся под руководством братьев Лихудов, имела ряд черт, сближавших ее организацию с европейскими университетами, и в первую очередь студенческую автономию.

В то же время в ходе XVIII века в Россию проникли и представления об иных моделях университетского образования, свойственных уже эпохе Просвещения (здесь источником трансфера для России была преимущественно университетская среда протестантской северной Германии). В них под влиянием просвещенческих идей богословие отступало на второй план по сравнению сперва с юридическо-политическими науками, а затем – с предметами философского факультета, т.е., по современной терминологии, с естественными и гуманитарными науками. Именно преподаванию последних стало уделяться наибольшее внимание в большинстве европейских университетов во второй половине XVIII-начале XIX в., именно на них были сосредоточены тогда основные научные исследования.

Следует отметить, что образовательные реформы Петра I вовсе не отдавали однозначного преимущества протестантскому образцу (как иногда пишут), но зато четко разделили указанные выше два пути развития высшего образования для России. Согласно присущим ему утилитарным взглядам, Петр I в 1721 г. передал православные академии в Киеве и Москве, а также коллегиумы в ряде малороссийских городов в ведение Святейшего Синода, поставив перед ними прикладные задачи по подготовке будущих священников из духовного сословия. Когда же речь зашла об обучении лиц других сословий, Петр (из принципа экономии средств) исключил из него богословские предметы, которые и так уже преподавались в училищах, подведомственных Синоду. Лучше всего это проявилось в тексте указа от 28 января 1724 г. об основании Санкт-Петербургской Академии наук, где, в частности, описывалось преподавание в так называемом «Академическом университете»: в нем были предусмотрены лекционные курсы по трем традиционным факультетам европейских университетов – юридическому, медицинскому и философскому, что же касается четвертого «традиционного» факультета – богословского, то Петр I хотя и признал его существование вообще в европейских университетах, но применительно к Академии наук указывал: «Факультет Теологии здесь отставляется, и попечение о том токмо Синоду предается».

Этой же заложенной Петром I линии последовали и при основании в 1755 г. Императорского Московского университета М.В. Ломоносов и И.И. Шувалов, которым принадлежит авторство «Проекта об учреждении Московского университета», определявшего структуру его преподавания вплоть до начала XIX в. В четвертом параграфе этого «Проекта», опираясь на упомянутый выше петровский указ 1724 г., было заявлено: «Хотя во всяком университете кроме философских наук и юриспруденции должно такожде предлагаемы быть богословские знания, однако попечение о богословии справедливо оставляется Святейшему Синоду».

Таким образом, с одной стороны, в XVIII-начале XIX в. богословские предметы действительно оказались за пределами лекционных курсов в первых учебных учреждениях Российской империи, основанных в качестве университетов. Но это вовсе не означало, что Петр I якобы навсегда исключил богословие из университетского преподавания в России, поскольку, с другой стороны, вопрос об открытии богословского факультета в российских университетах оставался актуальным и активно обсуждался в течение всего XVIII века. Богословский факультет фигурировал в проекте Устава Московского университета, составленном в 1767 г., а также в распоряжениях Екатерины II от 1765 и 1773 г. в связи с подготовкой студентов из России в европейских университетах по богословским дисциплинам. Возвращение этой группы студентов в 1773 г. сделало почти реальной идею Екатерины II (обсуждавшуюся ею с Дени Дидро) создать в Московском университете богословский факультет в рамках ученых традиций эпохи Просвещения, освобожденный от средневековой схоластики. Это предложение было тогда поддержано несколькими членами Святейшего Синода, но в итоге так и не реализовалось, а вылилось в реформу преподавания в Московской славяно-греко-латинской академии, которая с конца 1770-х гг. по учебным программам значительно сблизилась с университетом эпохи Просвещения.

Окончательно же Екатерина II отказалась включать богословский факультет в структуру российских университетов только с принятием указа от 29 января 1786 г., где со ссылкой на предшествующую традицию говорилось: «По правилам от предков Наших принятым и от Нас свято наблюдаемым, учение Богословия присвоено Училищам Духовным». В связи с этим указом можно привести характерное мнение, высказанное в начале XX века историком Сергеем Васильевичем Рождественским, о том, что именно данный отказ Екатерины II учредить богословский факультет не позволил придать российскому университетскому образованию «ту органическую цельность и законченность, какой оно не имеет доселе».

Соглашаясь с этим мнением историка, можно утверждать, что к рубежу XVIII–XIX веков преподавание в отечественном высшем образовании разделилось на две традиции – одна существовала в рамках православных академий, где велось изучение церковно-богословских дисциплин, а также ряда гуманитарных и естественнонаучных предметов, которые считались подготовительными; вторая была представлена в Московском университете, где гуманитарные и естественные науки преподавались в широком спектре, но церковно-богословские предметы не читались вовсе. Подчеркнем, что эти две традиции не столько противостояли друг другу, сколько испытывали активное взаимное воздействие – академии под влиянием университетов расширяли преподавание, «вбирая» в себя все более широкий круг университетских наук, в свою очередь преподавательский состав университетов регулярно и в значительном количестве пополнялся выпускниками православных академий.

В начале XIX в. система обучения в российских университетах пережила качественную трансформацию в ходе образовательных реформ Александра I, которые стали новым этапом в процессе адаптации европейских университетских идей в России. На этом этапе заново были переосмыслены задачи и содержание университетского преподавания, было принято решение о создании целой сети университетов Российской империи, подконтрольных государственным органам управления народным образованием. Все эти университеты должны были получить сходное устройство, хотя и с учетом региональных особенностей. Неудивительно поэтому, что вопрос о богословском факультете вновь был поставлен на повестку дня и уже в 1803 г. решен положительно – правда, лишь в отношении Дерптского университета, ориентированного на протестантские остзейские губернии Империи. В соответствии с уставом, подписанным Александром I, этот университет получал право на подготовку местных пасторов на отдельном факультете с выдачей им ученых степеней по теологии (тем самым формально, с точки зрения законодательства, именно в 1803 г. теология была закреплена в университетском пространстве Российской империи). Но и при рассмотрении проектов уставов, регулировавших устройство других российских университетов, фигурировали идеи ввести с них богословский факультет – так, подобный проект составил в 1803 г. попечитель Московского университета Михаил Никитич Муравьев. Задуманный им богословский факультет включал три кафедры: 1) догматического богословия, гомилетики и катехитики; 2) герменевтики и эксигетики; 3) церковной истории и чтения Святых отец. Этот замысел, явно ориентированный на один из ведущих университетов эпохи Просвещения, Гёттингенский, перекликался с идеями Екатерины II 1760–1770-х гг.

Однако принятый в итоге в 1804 г. общий российский университетский Устав все же исходил из другой факультетской структуры, идея которой была почерпнута из разделения наук во Французском институте (высшем научном заведении революционной, а затем наполеоновской Франции). В рамках этой структуры создавался факультет (отделение) нравственных и политических наук, объединявший вместе сразу и юридические, и политические, и философские, и богословские предметы – для преподавания последних на факультете были предусмотрены две особых кафедры: 1) догматического и нравоучительного богословия и толкования Священного Писания; и 2) церковной истории. Тем не менее, новый этап дискуссии о преподавании богословия в России в рамках традиций эпохи Просвещения не прошел даром и особенно сказался на судьбе православных академий: под прямым влиянием университетской реформы там произошла собственная реформа преподавания, которая привела к формированию в начале XIX в. устойчивого взгляда на академии как на (цитирую известного историка высшей школы Анатолия Евгеньевича Иванова) «гипотетические факультеты университета, вынесенные за его организационные пределы в виде самостоятельной отрасли образования высшего государственного ранга».

В итоге после реформ Александра I богословские предметы как продолжали развиваться внутри духовных академий, так и начали преподаваться во всех российских университетах (не говоря уже об отдельном факультете теологии в Дерпте). Так, например, в Московском университете преподавание церковной истории открылось в 1810/1811 учебном году. С образованием во второй половине царствования Александра I министерства духовных дел и народного просвещения преподаванию церковно-богословских дисциплин в университетах начало уделяться приоритетное внимание. 22 февраля 1819 г. вышел циркуляр министра князя Александра Николаевича Голицына об обязательном открытии во всех университетах лекционных курсов для «приобретения достаточных сведений в богопознании и христианском учении, толико существенных и необходимо нужных для каждого человека вообще», причем профессор для данного преподавания не избирался университетским Советом (как требовала обычная процедура Устава 1804 г.), а представлялся «духовным начальством» на утверждение министра. С этого времени во всех университетах была задействована и кафедра догматического и нравоучительного богословия (теперь фактически объединенная с кафедрой церковной истории), а в число университетских профессоров включены ученые священники – выпускники Московской и Санкт-Петербургской духовных академий (которые во многом принадлежали к ученой традиции, связанной с именем митрополита Филарета (Дроздова)).

Бытование богословских предметов в российском университетском преподавании XIX века рассмотрим далее на примере Московского университета, где в 1820-х гг. сложился обычай совмещения преподавания этих дисциплин с настоятельством в университетском храме св. Татианы. Длительное время такую роль играл протоиерей Петр Терновский, с именем которого связан большой период изучения богословия и церковной истории в Московском университете (1827–1858). Характерно, что за свое долгое служение Терновский успел даже побывать в течение одного учебного года (1834/1835) на должности декана нравственно-политического факультета, создав редкую ситуацию, когда духовное лицо в российских университетах оказывалось начальником над профессорами-мирянами, решая текущие учебные дела (в том числе руководя приемом экзаменов) по множеству предметов, весьма далеких от богословия. Отец Петр продолжил свою деятельность и после принятия нового общего для российских университетов Устава 1835 года. Поскольку этим Уставом возвращалась «традиционная» университетская структура из юридического, медицинского и философского факультетов (последний, правда, состоял из двух отделений – историко-филологического и физико-математического, которые вскоре стали отдельными факультетами), то преподавание богословия вновь, как и в XVIII веке, казалось бы, выпадало из этой структуры. Но теперь данная проблема была решена по-иному: во всех российских университетах учреждалась кафедра «догматического и нравоучительного богословия, церковной истории и церковного законоведения», которая не принадлежала ни к одному факультету и посещение занятий по которой было обязательно для всех студентов православного вероисповедания. Как «внефакультетская», кафедра богословия продолжала существовать в российских университетах и согласно их новым Уставам 1863 и 1884 г., хотя существенным нововведением Устава 1863 г. явилось то, что преподавание церковной истории было отнесено теперь на отдельную кафедру историко-филологического факультета, а преподавание церковного права – на соответствующую кафедру юридического факультета.

Возвращаясь к преподаванию Терновского, заметим, что современные исследователи высоко оценивают значение его научных трудов, ставших определенным прорывом из старого «неживого богословия». Им же была выстроена оригинальная система чтения лекций по богословию для студентов различных факультетов (трехлетняя – для юридического, однолетняя – для остальных), хотя, как отмечали многие мемуаристы, талантливым педагогом он не был, а то, что отец Петр одновременно с преподаванием должен был в качестве настоятеля университетского храма, налагать и дисциплинарные наказания на казеннокоштных студентов за их пренебрежение христианской жизнью, вызывало подозрительное отношение к нему молодежи и устойчивую негативную репутацию.

В результате к эпохе «оттепели» 1850-х гг. система Терновского воспринималась устаревшей. Пришедший ему на смену протоиерей Николай Сергиевский имел за плечами обучение в Московской и Санкт-Петербургской духовных академиях, позже преподавал там и, став университетским профессором и опираясь на собственный опыт и познания, полностью изменил систему построения богословских лекций, а точнее полностью отказался от всякой системы, предлагая студентам лекции-проповеди по широко обсуждавшимся в обществе вопросам веры. С точки зрения современного православного богословия, лекции Сергиевского были курсами апологетики христианства. Главным для него были не знания студентов, а их заинтересованность в этих вопросах для дальнейшей жизни. В то же время отсутствие специализации лекционного курса, его общая энциклопедичность зачастую вызывала нарекания у слушателей, различных по своей изначальной подготовке в области богословия: если для студента, пришедшего в университет из семинарии и имеющего базу в виде ее преподавания, научная апологетика христианства вызывала восторг и чувство новизны, то выпускники классических гимназий, не имевшие возможности освоить азы богословской науки, не могли оценить значение такого подхода.

Первым ученым в Московском университете, который во второй половине XIX века смог заново переосмыслить изучение богословских дисциплин так, чтобы они служили и делу просвещения студентов и соответствовали необходимой научной глубине преподавания, стал профессор кафедры истории Церкви (с 1863 г. относившейся к историко-филологическому факультету) протоиерей Александр Иванцов-Платонов. Он был избран на эту должность в марте 1872 г., несмотря на сложное положение кафедры, оказавшейся «между двух ведомств» (в силу прежней традиции кандидатуры на нее предлагались Святейшим Синодом, в то же время оказавшись внутри факультетской структуры, она встала в полное подчинение министерства народного просвещения). Иванцову-Платонову при начале своей деятельности пришлось столкнуться негативным отношением университетской корпорации к поступающим в ее ряды представителям духовных академий. Профессорам-историкам казалось, что вопросам истории Церкви и так уделяется достаточное внимание в различных курсах всеобщей и русской истории, а русские клирики не могут быть объективными учеными.

Тем не менее, своей главной задачей о. Александр видел посеять интерес русских студентов и общества в целом к богословской науке (которая в пореформенную эпоху уже во многом отошла далеко на периферию внимания общества, привлеченного иными естественнонаучными и социальными теориями), а для этого подготовить ученых, способных это сделать. Поэтому Иванцов-Платонов ратовал за то, чтобы в российских университетах активно шли защиты диссертаций по истории Церкви, а подготовку ученых по этой кафедре он предлагал вести совместными усилиями университетского профессора кафедры церковной истории и профессоров духовных академий, в которой будущий университетский профессор должен был в обязательном порядке прослушать курсы и тех, и других.

В результате, исходя из своего научного и практического понимания положения кафедры церковной истории в университете, Иванцов-Платонов решил сделать своим преемником на кафедре не представителя «академической» традиции, а «светского» историка, выпускника кафедры всеобщей истории Московского университета Михаила Сергеевича Корелина. Но этот смелый эксперимент по ряду причин, к сожалению, не удался, и в 1895 г. решением Министерства народного просвещения на место Иванцова-Платонова был назначен профессор Московской духовной академии Алексей Петрович Лебедев. Тем не менее, вопрос о «секуляризации» церковной кафедры вновь стал после смерти Лебедева в 1908 году, когда знаменитый русский историк, преподававший и в университете, и в духовной академии, Василий Осипович Ключевский, ссылаясь на прецедент с Корелиным, а также на то, что и в Московском университете, и Демидовском лицее в Ярославле уже «секуляризированной» оказалась кафедра церковного права, призывал последовать этому примеру.

Новым претендентом стал Сергей Александрович Котляревский, специалист по истории западного христианства, а также активный общественный деятель, недавно вышедший из-за заключения за подпись под Выборгским воззванием. Эта его политическая репутация значительно усложняла утверждение Котляревского в должности профессора в министерстве, поэтому в итоге на кафедру истории Церкви взошел приглашенный из Ярославля Павел Васильевич Гидулянов, специалист по церковному праву и первым векам христианства. Он стал первым преподавателем богословских дисциплин в Московском университете, который имел ученую степень доктора, полученную вне стен духовных академий. Несмотря на сложности избрания Гидулянова (вызванные его противостоянием с Котляревским), сам по себе этот факт отразил тенденцию к неизбежной «секуляризации» богословских кафедр в университетах, т.е. передача этих кафедр от священников-настоятелей университетских храмов и ученых, связанных с традицией православных академий, к профессорам, подготовка которых целиком и полностью прошла в стенах университетов. В этой подготовке принимали участие университетские историки и филологи, специалисты по классической филологии, истории Византии, русскому средневековью и т.д. В перспективе комплекс богословских дисциплин в России начала XX века мог и должен был получить статус авторитетной университетской науки, чем безусловно бы способствовало намечавшееся увеличение количества защит диссертаций по данной тематике внутри университетов.

Таким образом, богословские предметы в российских университетах за XIX век не просто вошли как неотъемлемая часть в преподавание, но стали восприниматься наравне с другими науками, иначе говоря, оказались интегрированы в академическую ученую культуру. Отметим, что схожий процесс протекал в XIX веке и в европейских университетах. Естественно, теперь философию уже отнюдь не именовали «служанкой теологии», но зато последняя смогла выйти из того приниженного положения, в котором оказалась в эпоху Просвещения. В XIX веке наступил новый период, связанный с воплощением идей так называемого «классического университета», где на первое место выносился исследовательский императив. И теология в это время смогла заново выработать и обосновать свои критерии научных исследований и таким образом заняла свое место в ряду университетских наук.

К сожалению, в России начала XX века плодотворные дискуссии относительно путем развития теологии в университетах были механически прекращены в связи с ликвидацией после 1917 г. системы дореволюционного университетского образования. Собственно, даже сам университет как тип высшего учебного заведения оказался под угрозой – в 1930 г., отпраздновав свой 175-летний юбилей, Московский университет должен быть официально закрыться, как «старец, переживший свое время», а на его месте должны были возникнуть разные профильные специализированные институты, не имевшие между собой никакой связи. К счастью, этого не случилось.

Вернуться на путь восстановления единства теологии и университетского образования в России смогли лишь в начале XXI века. В определенном смысле идущее на наших глазах формирование статуса теологии как научной дисциплины служит делу восстановления непосредственной преемственности между современной и дореволюционной университетской наукой в России.

В завершение, хотелось бы подчеркнуть, что этот процесс был бы невозможен без того поколения наших учителей, которые живо соединяют в себе традиции советской дореволюционной науки. Осмелюсь сказать, что несмотря на все ограничения и партийный диктат, стремление к богопознанию жило и в советских университетах и передавалось студентам. Так, узкие рамки доклада не позволяют мне сколько-нибудь подробно остановиться на фигуре Андрея Чеславовича Козаржевского, одного из моих учителей, человека, которому очень многим обязан не только я, но целое поколение ученых, сформировавшихся в 1980–1990-х, профессора МГУ, заведовавшего там на историческом факультете кафедрой древних языков. Будучи одним из лучших университетских лекторов, он прекрасно владел живым словом, которое трогало душу и вело ее к Богу. Его занятия по древнегреческому языку на материале Нового Завета – входившие, безусловно, в официальную программу кафедры – на деле становились и проповедью, и анализом Евангельского учения. В период, когда прежние запреты стали ослабевать, Андрей Чеславович одним из первых привел собственно богословов в стены МГУ для бесед со студентами (я, например, прекрасно помню одну из таких встреч в актовом зале 1 Гуманитарного корпуса, которая состоялась весной 1991 года). И в своих усилиях профессор Козаржевский был не одинок. Здесь не могу не назвать и нашего досточтимого отца ректора, которого я помню в 1990-х годах еще как настоятеля Татьянинского храма, куда стекались многе из нас – молодых преподавателей МГУ, тянувшихся к вере, где был создан впервые после советского лихолетья именно университетский приход, объединивший и профессоров, и студентов.

И еще несколько слов о современной связи теологии и Московского университета. С 2016 года заработал Объединенный Диссертационный Совет по теологии, куда вошли ученые из Общецерковной аспирантуры и докторантуры, Православного Свято-Тихоновского университета, а также МГУ. По сути создание такого совета явилось зримым воплощением воссоединения современной теологии и университетского образования. В новом составе с нынешнего года наш Диссертационный совет объединит представителей МГУ и Московской Духовной Академии, символически как бы воззвав к самым истокам университетского образования в России. При этом то количество успешных защит диссертаций по теологии, которое уже состоялось за последние годы в России, можно сопоставить с аналогичными процессами в российских университетах начала XX века – и тогда, и сейчас это говорит о формировании научных критериев для оценки теологических исследований, свидетельствует в пользу зрелости этой дисциплины в ряду других наук. Итак, будем же надеяться, что разрывы, которые советское время оставило в отечественном научном сознании, постепенно будут преодолены, а значит в университетах продолжатся те процессы, которые искусственно были прерваны в 1917 году. Будем стараться вносить свой посильный вклад в это, опираясь на опыт и традиции наших замечательных университетских учителей.”

ОЦАД

По материалам сайта Учебного комитета Русской Православной Церкви uchkom.info